Шрифт:
Закладка:
Я решил убить его опасной бритвой. Дед брился этой изогнутой штукой еще при Сталине, а потом, уже в шестидесятые, сменил опасную бритву на удобный станок. Так фамильная бритва перекочевала из дедушкиного несессера в задний карман моих джинсов. План пришел в голову очень быстро: я решил дождаться Врага в пропахшей мочой подъездных кошек нише под лестницей его подъезда. Нужно было дать пройти ему один лестничный пролет, потом решительно огреть его арматуриной по голове, перерезать горло и убежать. Я превосходил Врага физически, а он превосходил меня злобно. Следовательно, у него имелось явное преимущество. Самое главное, считал я, охотясь на Врага, сохранить свой запас злобы, не дать ей иссякнуть или превратиться в страх. Злоба — самое опасное и эффективное оружие.
Подошел намеченный день. Но ничего не вышло. Напрасно я берег злобу. Моя затея потерпела фиаско: Враг куда-то просто исчез. Испарился. От знакомых я узнал, что его не видно на улицах уже несколько недель. Убийство не состоялось. Постепенно я вообще забыл про Врага. Дефицитная злоба вытекла и растворилась в буднях.
Через несколько лет мне кто-то рассказал, что мой семнадцатилетний Враг совершенно непредвиденно умер от овердоза, то есть от «королевского укола». Оказывается, внутри этого чудовища клокотала не воинственная злоба, а героин.
Чонгарский бульвар
По выходным я ходил на толкучку. Она собиралась около магазина «Книги» на Чонгарском бульваре. Иногда людей, которые ее образовывали, называли «чернокнижниками», реже — «спекулянатами». Некоторые из них действительно торговали дефицитными книгами по завышенным ценам. Но в основном чернокнижники просто безобидно менялись редкими изданиями. Под словом «редкий» подразумевалась вся читаемая литература — от фантастики до классики.
На толкучку меня приводил отчим — надушенный «Шипром» длиннокудрый толстяк в клубном двубортном пиджаке с большой гербовой эмблемой на левом кармане. Веселый человек. На фоне других отчимов и отцов мой отчим выглядел белой, даже белоснежной вороной. Он представлял какой-то нездешний инопланетный разум. Единственное, что его связывало с обычными дядьками, — это портретик Гагарина, улыбающегося с ремешка часов. Все чернокнижники толкучки, бормоча магические слова «пикуль», «дрюон», «анжелика», «вайнеры», «солженицын», «чейз», выглядели как пришельцы. Они совсем не походили на нормальных мужиков, проводящих досуг во дворе или у гаражей. Мне очень нравилось общество этих чудил.
Пузатый портфель отчима из кожзама под «крокодила» смахивал на своего хозяина. Мой инопланетянин самозабвенно любил книги, а я любил и восхищался отчимом, слушал, разинув рот, его байки про армию, о путешествиях, об оружии, про вербовку в КГБ и ЦРУ, о наркотиках, фильмах-ужасах, карате, роке и джазе. Я его считал настоящим божеством.
В звучании словосочетания «Чонгарский бульвар» витает южный аромат. Эта улица тяжелая и основательная, вроде макияжа продавщицы ларька «Квас». Чонгар утопает в листве торчащих здесь с доисторических времен берез, лип, тополей, кленов. Вот почему в этом темно-зеленом омуте и завелись чернокнижники, собирающиеся в тени, как раки под корягой. Многие из книголюбов, чтобы не попасться с компроматом в руки милиционеров, топтались на толкучке, прикрепив к изнанке верхней одежды список имеющихся у них изданий: распахнул куртку — дал ознакомиться с ассортиментом — застегнул куртку. А их дипломаты и сумки стояли где-нибудь поодаль, под присмотром ассистента. Отчим тоже ошивался около книжного с картонкой, исписанной названиями книг, а я, значит, стоял под липой с его пухлым портфелем.
Милиция появилась, как всегда, незаметно, из воздуха. Никто не видел, никто не слышал, как возник желто-синий «козлик» с мигалками. Он остановился метрах в пятидесяти от толкучки. Это критическая дистанция. Даже летальная. Видимо, книголюбы так увлеклись процессом покупки-обмена, что напрочь утратили ощущение реальности. А реальность такого пренебрежения никогда не прощает.
Все, что происходило дальше, очень сильно напоминало сюжет из передачи «В мире животных», посвященный жизни африканских саванн. Толпа книголюбов, как стадо крупных копытных, молча, но громко сопя, понеслась по Чонгарскому бульвару. А милиционеры, словно гепарды, бросились наперерез, пытаясь вцепиться в какого-нибудь любителя литературы, желательно с портфелем побольше. Почти все чернокнижники относились к так называемому классу «интеллигенции» и со своими бородками, дипломатами, очками, галстуками, клубными пиджаками, убегая от милиции, выглядели крайне нелепо. Собственно, среди этого стада раненых вепрей, стучащего копытами по Чонгарскому бульвару, были и профессора, и кандидаты наук. Попав в отделение милиции, они огребли бы по полной: как минимум — «телегу» на работу, как максимум — лишение места в вузе или в институте. Поэтому «чернокнижники» бежали старательно, пытаясь как можно быстрее переставлять ноги.
Милиция, конечно, была ловчее и моложе интеллигенции. Но у нее имелся другой изъян. Дело в том, что во время бега милиционеру приходилось придерживать одной рукой похожую на огромное блюдо фуражку, а это серьезно замедляло движение, особенно на длинных дистанциях. Поэтому возможности милиции и чернокнижников были равны.
Я несся по Чонгарскому бульвару в самой гуще толпы чернокнижников, испытывая ощущение подлинного счастья: мужчины особой, нестандартной масти приняли меня в свое общество. Я теперь стал частью некой касты людей, тайного ордена, преследуемого властями! Вместе со своим отчимом, ярким необычным человеком. Настоящий праздник. Праздник, которому никогда не повториться. А милиция нас так и не догнала…
Одесская
Только в детстве можно совершить достойный мужчины поступок. Представьте: к двенадцатиэтажному дому на Одесской улице прицеплена заляпанная краской передвижная люлька для замазывания швов между блоками дома. А к люльке пристегнуты ожерелья железных блинов по двадцать пять кило каждый. При этом несколько блинов валяется отдельно, словно отбросы производства. Они лежат незаметно, тая в себе чудовищную мощь. Как известно, материя — это сгусток энергии. И чем больше масса тела, тем больше в нем